— Да. Каждую ночь я укладываюсь под другим алтарем, и Семеро посылают мне видения.

Бейелора Благословенного тоже посещали видения — особенно во время поста.

— Сколько времени ты не ел?

— Вера питает меня.

— Так она тебе вместо овсянки? С молоком и медом вдобавок?

— Мне снилось, что ты придешь. Во сне ты узнал про мой грех и убил меня.

— Ты сам себя уморишь этим своим постом. В точности как Бейелор Благословенный.

— Жизнь наша как пламя свечи, сказано в Семиконечной Звезде. Дунул ветер, и нет ее. До смерти на этом свете всегда недалеко, и семь преисподних ждут нераскаянных грешников. Помолись со мной, Джейме.

— Ты съешь миску овсянки, если я соглашусь? — Кузен не ответил, и Джейме вздохнул. — Тебе с женой нужно спать, а не с Девой. Нужен сын от кровей Дарри, чтобы удержать этот замок.

— Это лишь груда камней. Я не хотел его, не просил, чтобы мне его дали. Единственное, чего я хотел… — Ланселя передернуло. — Да спасут меня Семеро, но я хотел быть тобой.

— Лучше уж мной, чем Бейелором Благословенным, — не сдержал смеха Джейме. — Дарри нуждается во льве, братец, и твоя маленькая Фрей тоже. Между ног у нее становится мокро, как только кто помянет Твердокаменного. Если она еще не спала с ним, то скоро это случится.

— Если она любит его, я желаю им счастья.

— Лев не должен носить рога. Ты взял эту женщину в жены.

— Я произнес слова и накинул на нее красный плащ — для того, чтобы сделать отцу приятное. Это еще не брак. Короля Бейелора принудили жениться на его сестре Дейене, но мужем и женой они так и не стали, и он отослал ее от себя, как только был коронован.

— Государству пошло бы лишь на пользу, если б он сделал усилие и залез на нее. Даже я настолько сведущ в истории. Ты, так или иначе, не Бейелор.

— Где уж мне. Он был силен духом, чист и невинен. Зло этого мира не коснулось его, я же отягощен грехами.

Джейме положил руку на плечо Ланселя.

— Что ты знаешь о грехах, братец? Я вот, к примеру, убил моего короля.

— Храбрый убивает мечом, трус — винным мехом. Мы с тобой оба цареубийцы.

— Роберт был не настоящий король. Можно сказать даже, что львам свойственно убивать оленей. — Джейме чувствовал пальцами кости Ланселя — и еще что-то: Лансель под своей хламидой носил власяницу. — Что еще ты сделал? Что это за грех, требующий столь сурового покаяния? Скажи мне.

Лансель понурил голову, и слезы заструились у него по щекам. Джейме не нужно было слов, чтобы услышать ответ.

— Ты убил короля, а потом лег в постель с королевой.

— Я никогда… никогда…

— Никогда не спал с моей дражайшей сестрой? — Скажи, что не спал. Скажи!

— Никогда не изливал семя в ее… ее… лоно. Все прочее — еще не измена. Она нуждалась в утешении после смерти короля. Ты был в плену, твой отец на войне, а твой брат… она боялась его, и не без причины. Он заставил меня сознаться во всем.

— Вот как? — Лансель, сир Осмунд… кто там еще? Может, и Лунатик не такая уж шутка? — Ты принуждал ее спать с тобой?

— Нет! Я любил ее. Хотел быть ее защитником.

Иначе говоря — мной. Джейме ощутил зуд в отсутствующих пальцах. Сестра приходила к нему в башню Белый Меч и соблазняла его нарушить обет. Когда он отказал ей, она подняла его на смех и заявила, что сама обманывала его не меньше тысячи раз. Тогда Джейме подумал, что она лжет в отместку, желая ранить его столь же больно, как он ранил ее, — но, быть может, в тот раз, один-единственный, она и сказала правду?

— Не думай о королеве дурно, — взмолился Лансель. — Плоть слаба. Наш грех не принес… плода, и зла от него никому не было.

— Да уж. Если изливаться в пупок, плодов, как правило, не бывает. — Что сказал бы кузен, если бы Джейме покаялся в собственном грехе — в трех беззаконных плодах по имени Джоффри, Мирцелла и Томмен?

— После битвы я воспылал гневом к ее величеству, но верховный септон сказал, что я должен ее простить.

— Ты ему исповедался в грехах, верно?

— Он молился за меня, когда я лежал при смерти. Был ко мне добр.

Теперь он умер, и колокола по нем отзвонили. Понимает ли кузен, к чему привела его исповедь?

— Ох и дурак же ты, Лансель.

— Я был им, но теперь мои дурачества позади. Я просил Отца Небесного указать мне путь, и он указал. Я отрекаюсь от лордства и от жены. Пусть Твердокаменный забирает и то, и другое, если ему желательно. Завтра я возвращаюсь в Королевскую Гавань, чтобы отдать свой меч Семерым и верховному септону. Там я приму обет и вступлю в братство Сынов Воина.

Снова он вздор городит.

— Сыны Воина триста лет как распущены.

— Новый верховный септон возродил их и призвал всех достойных рыцарей послужить Семерым жизнью своей и мечом. Братство Честных Бедняков тоже восстановлено.

— Неужто Железный Трон это позволил? — Один из Таргариенов годами боролся с двумя этими орденами… только вот который из них? Мейегор, кажется, или Джейехерис Первый. Тирион наверняка знал бы.

— Его святейшество пишет, что король Томмен дал согласие. Я покажу тебе письмо, если хочешь.

— Даже если и так… ты же лев, родившийся на Утесе! Ты лорд! У тебя есть жена, замок, земли и люди, нуждающиеся в твоей защите. Боги, по милости своей, пошлют тебе сыновей и наследников. Как ты можешь швыряться всем этим ради какого-то ордена?

— А ты как смог? — тихо спросил Лансель.

Ради чести и славы, чуть не сказал Джейме, — но ответить так значило бы солгать. Честь и слава тоже сыграли свою роль, но по-настоящему он это сделал ради Серсеи.

— К кому ты так стремишься, — сказал он с невольным смехом, — к верховному септону или к моей сестрице? Подумай об этом, кузен, и помолись сызнова. Истово помолись.

— Ты помолишься со мной, Джейме?

Джейме окинул взглядом богов. Милосердная Матерь. Отец, грозный судия. Воин, опустивший руку на меч. Получеловеческое лицо Неведомого, скрытое капюшоном. Он видел в себе Воина, а в Серсее — Деву, но она все это время была Неведомым, скрывавшим от него свой истинный лик.

— Лучше ты помолись за меня, — сказал он кузену. — Я забыл, что надо говорить в таких случаях.

Воробьи по-прежнему караулили на крыльце, когда он вышел.

— Спасибо, — сказал им Джейме. — Теперь во мне святости хоть отбавляй.

Он отыскал сира Илина, и они, чтобы избежать множества глаз и ушей во дворе, ушли в богорощу. Здесь не было воробьев, лишь голые деревья стояли, устремив черные ветви к небу. Ковер опавшей листвы хрустел под ногами.

— Видите вон то окно, сир? — Джейме указал на него мечом. — Это спальня Реймена Дарри. Там ночевал король Роберт на пути из Винтерфелла в Королевскую Гавань. Помните, дочь Неда Старка убежала после того, как ее волчица напала на Джоффа? Моя сестра хотела лишить ее руки — древняя казнь для тех, кто поднимает руку на особу королевской крови. Роберт ответил жене, что ее жестокость сродни безумию. Они спорили об этом допоздна — вернее, спорила Серсея, а Роберт пил. После полуночи она вызвала меня. Роберт храпел на мирийском ковре. Уложить его в постель? — спросил я сестру. Лучше меня уложи, сказала она и скинула платье. Я взял ее на кровати Реймена Дарри, перешагнув через Роберта. Если бы он пробудился, я убил бы его на месте. Он был бы не первым королем, погибшим от моего меча… впрочем, вы знаете эту историю, верно? — Джейме, взмахнув мечом, перерубил ветку дерева. — Серсея, извиваясь подо мной, кричала «Хочу»… Я думал, она меня хочет, но нет: она хотела, чтобы маленькая Старк лишилась руки или умерла. — Чего не сделаешь ради любви… — Лишь по чистой случайности люди Старка нашли девочку раньше меня. Попадись она тогда мне…

Рябины на лице сира Илина при свете факела казались дырами, черными, как душа Джейме. Немой разразился похожими на лай звуками, и Джейме понял, что он смеется.

— Ты небось тоже имел мою сестрицу, рябой ублюдок. Захлопни пасть и убей меня, если сможешь.

БРИЕННА

Септрий стоял на высоком острове в полумиле от берега, где широкий Трезубец вливался в Крабью бухту. Даже отсюда видно было, что островок ухожен на славу. Его покрывали расположенные террасами поля, внизу помещались рыбные садки, наверху — ветряная мельница. Дующий с моря бриз медленно вращал ее деревянные, обтянутые парусиной крылья. На холме паслись овцы, по мелководью у паромной пристани расхаживали журавли.